Бруно и Мария видели, как с двух вышек время от времени пробегал луч прожектора по стенам. Никакой закономерности в их включении не было: похоже, все зависело от каприза часового.
Через двадцать минут Бруно подъехал к общественному туалету, постоянным посетителем которого он стал этим вечером. Он вышел из машины, раскованно поцеловал Марию на прощание, когда она заняла место водителя, и скрылся в туалете. Когда он вышел оттуда с коричневым пакетом под мышкой, который содержал ветхую одежду и аматол, на нем красовался оригинальный предмет славы.
На следующий день ровно в полдень Бруно поджидал Марию на станции Волчуки. Стоял чудесный безоблачный день, но легкий ветерок с востока был порывистым и холодным. Во время поездки Бруно изучал красочный некролог в воскресной газете Крау.
Он был удивлен богатством и разнообразием своей карьеры, своим международным успехом везде, где он появлялся, своим непостижимым искусством, которое он демонстрировал везде и всюду. Особенно его тронул тот факт, что он всегда был очень добр с детьми. В некрологе было достаточно деталей, чтобы понять, что репортер действительно брал интервью у кого-то из артистов цирка, человека, обладающего непоколебимым чувством юмора. Он был уверен, что это дело рук не Ринфилда. Виновником, скорее всего, был Кан Дах. Некролог, как понял Бруно, был вступлением к завтрашней церемонии — похороны в 11 утра обещали быть блистательным и выдающимся событием.
Бруно аккуратно вырезал некролог и присоединил его к вырезкам из вчерашних газет.
Отель, как помнил он, находился в двух милях отсюда. Проехав мимо, он съехал с дороги, вылез, открыл багажник, бегло осмотрел коврик и металлический крюк, привязанный к веревке, закрыл багажник и вернулся на прежнее место.
— И коврик, и веревка в самый раз. Пусть они останутся там до вторника. До какого числа ты взяла машину?
— До среды.
Они свернули с шоссе и немного проехали по узкой тропке, затем въехали на к нему со словами:
— Как вы посмотрите, если мы пересядем к окну? — Мария удивленно уставилась на него. — Сегодня такой чудесный день.
— Конечно, сэр.
Когда они пересели, Мария заметила:
— Прелестей сегодняшнего дня я отсюда не вижу. Единственное, что я вижу, это заднюю стенку развалившегося сарая. Зачем мы пересели?
— Я хочу сидеть спиной к залу, чтобы никто не видел наших физиономий.
— Ты тут кого-нибудь знаешь?
— Нет, но от станции нас вел серый «фольксваген». Когда мы съехали с дороги и остановились, он проехал дальше и подождал, пока мы проедем мимо него, а затем вновь устроился сзади. Сейчас его водитель сидит лицом к тому столику, где мы сидели раньше. Вполне может быть, что он умеет читать по губам.
Она была раздосадована.
— Это же моя работа — замечать подобные вещи.
— Давай поменяемся работами.
— Совсем не смешно, — проронила она и улыбнулась назло себе. — Я как-то не представляю себя отчаянной девчонкой, раскачивающейся на трапеции. Я не могу даже стоять на балконе первого этажа, и даже на стуле, без головокружения. Видишь, с кем ты связался? — ее улыбка увяла. — Я, может быть, улыбаюсь, Бруно, но на душе кошки скребут. Я боюсь. Вот видишь, с кем ты связался? Ладно, спасибо хотя бы за то, что ты не смеешься надо мной. А почему за нами хвост, Бруно? Кто мог узнать, что мы здесь? И за кем они следят — за тобой или за мной?
— За мной.
— Откуда такая уверенность?
— За тобой был хвост?
— Нет. Я запомнила твою лекцию об использовании зеркала заднего обзора. Когда я вела машину, то много раз смотрела в него. За мной никто не ехал. Я дважды останавливалась.
— Вот поэтому хвост за мной. Но нечего беспокоиться. В этом я вижу жесткую руку Харпера. Таков склад ума старого агента ЦРУ, никогда и никому не верить. Я убежден, что половина разведчиков и контрразведчиков проводит львиную часть своего времени, следя за другой половиной. И действительно, откуда он может знать, что я не собираюсь остаться на родине, в своем родном Крау? Я не упрекаю его за это. Для нашего доброго доктора это, конечно, весьма трудная задача. Сто против одного, что за нами следит тот человек, которого он назвал «свой человек в Крау». Сделай мне одолжение, когда вернешься в цирковой поезд, подойди к Харперу и спроси его об этом прямо.
— Ты действительно так считаешь? — засомневалась Мария.
— Я уверен.
После завтрака они снова поехали на станцию, преследуемые серым «фольксвагеном». Бруно остановил машину у платформы и спросил:
— Вечером увидимся?
— Да, конечно, — но девушка тут же заколебалась. — А это не опасно?
— Нисколько. Пройди пару сотен ярдов на юг от отеля. Там имеется кафе. Буду там в девять часов. — Он обнял ее. — Не смотри так печально, Мария.
— Я не печальна.
— Ты не хочешь приходить?
— Нет, хочу. Я хочу быть с тобой каждую минуту.
— Доктор Харпер этого не одобрит.
— Думаю, что да, — она взяла его лицо в свои руки и долго смотрела ему в глаза. — Ты когда-нибудь думал, что скоро окончится отпущенное нам время? — она вздрогнула. — Я чувствую топот ног по моей могиле.
— Скажи ему, чтобы убирался, — улыбнулся Бруно.
Не взглянув на него, она завела машину и уехала. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась.
Бруно лежал на кровати в своем номере, когда зазвонил телефон.
Дежурная телефонистка спросила, он ли мистер Пейхас, и когда он это подтвердил, она соединила его с абонентом. Это была Мария.
— Таня, — сказал он, — какой приятный сюрприз!
Последовала короткая пауза, пока она осваивалась со своим новым именем, — затем сообщила: