Через три минуты последовало объявление, что у знаменитого «Слепого орла» лишь легкое сотрясение мозга, и что, вероятно, он повторит свое выступление на следующий день. Публика, непредсказуемая как и любая толпа, дружно поднялась на ноги и аплодировала целую минуту: лучше «Слепой орел» с сотрясением мозга, чем мертвый.
Представление продолжалось.
За кулисами же атмосфера была отнюдь не веселая, а скорее похоронная.
В комнате находились Харпер, Ринфилд, двое директоров из ассоциации цирков, Сергиус и седоусый джентльмен лет семидесяти. Он и Харпер находились в том конце комнаты, где все еще на носилках, поставленных на стол, лежал Бруно.
— Доктор Хасид, если бы вы могли лично осмотреть его, — предложил Харпер.
— Вряд ли есть в этом необходимость, — печально улыбнулся тот. Он посмотрел на одного из директоров по имени Армстронг. — Вы когда-нибудь видели мертвых? — Армстронг кивнул. — Потрогайте его лоб. Что скажете?
Армстронг, поколебавшись, положил ладонь на лоб Бруно, и тут же отдернул ее.
— Холодный... — он вздрогнул. — Он уже остыл.
Доктор Харпер обвязал голову Бруно белым полотенцем и накинул на него покрывало, которым были покрыты носилки, после чего отступил назад.
— Как говорят в Америке, — вздохнул Хасид, — врач есть врач и я не оскорблю коллегу. Но по законам нашей страны...
— По законам любой страны, — заявил Харпер, — иностранный врач не может констатировать смерть.
Взяв ручку, Хасид принялся заполнять бланк.
— Перелом позвоночника, второй и третий позвонок, вы сказали? Отрыв позвоночной ткани, — он выпрямился. — Если вы хотите, чтобы я договорился...
— Я уже договорился с санитарами. Морг госпиталя...
— В этом нет необходимости. Не более чем в ста метрах отсюда имеется похоронное бюро, — сообщил Сергиус.
— Да? Тогда все проще. Но в такое позднее время...
— Доктор Харпер...
— Мои извинения, полковник. Мистер Ринфилд, вы можете выделить мне двух человек, надежных и не болтливых?
— Джонни, ночной сторож.
— Пусть он отправится к поезду. У меня под кроватью черный чемодан.
Пусть он принесет его сюда.
Задняя комната похоронного бюро была ярко освещена неоновой лампой, подчеркивающей антисептическую гигиену обстановки — изразцовых стен, мраморного пола, раковины из нержавеющей стали. Вдоль одной из стен стояли гробы. В центре зала на мраморных столиках с металлическими ножками стояли еще три гроба. Рядом с ним переминался с ноги на ногу пухлый гробовщик, мужчина в глянцевых башмаках и с глянцевой макушкой. Его профессиональные чувства были глубоко попраны.
— Но нельзя так, прямо в гроб, я имею в виду, — возмутился он. — Есть вещи, которые необходимо соблюдать.
— Я сделаю все, что нужно. За всем необходимым уже послано.
— Но его понадобится вытащить.
— Он был моим другом. Я сделаю это.
— Но саван...
— Вам простительно не знать, что артистов цирка хоронят в их цирковой одежде.
— Все это неправильно. У нас своя этика. В нашей профессии...
— Полковник Сергиус... — утомленно произнес Харпер.
Сергиус кивнул, взял гробовщика за руку, отвел в сторону и что-то спокойно ему сказал. Через двадцать секунд он возвратился с гробовщиком, бледным как тень, и с ключом, который тот протянул Харперу.
— Бруно в вашем распоряжении, доктор Харпер, — он повернулся к Гробовщику. — Вы свободны.
Тот ушел.
— Я думаю, мы тоже пойдем, — сказал Ринфилд. — У меня в кабинете есть превосходная выпивка.
В кабинете сидела Мария с головой на сложенных руках. Когда они вошли, она подняла голову и взглянула на них невидящим взглядом.
Обеспокоенный Харпер подошел к ней, а Сергиус стал рядом: выражение симпатии на его физиономии атрофировалось уже много лет назад. Глаза Марии были влажными и припухшими, щеки ее горели. Ринфилд печально посмотрел на нее и неловко взял за руку.
— Извините меня, Мария. Я забыл... я не знал... через пару минут мы уйдем.
— Пожалуйста, все в порядке, — она вытерла лицо платком. Пожалуйста, не уходите.
Мужчины с явной неохотой остались. Ринфилд вытащил бутылку водки, а Харпер обратился к Марии со словами:
— Откуда ты узнала? Мне очень жаль, Мария, — он посмотрел на ее обручальное кольцо и отвел взгляд в сторону. — Откуда ты об этом узнала?
— Не знаю, я просто знала, — она опять вытерла слезы. — Да, я знала.
Я слышала объявление о его падении, но не вышла посмотреть, потому что боялась выходить. Я была уверена, что если бы он не разбился, то послал бы за мной, или вы послали бы за мной. Но никто не пришел.
Мужчины в молчании вышли. Харпер, выходивший последним, сказал ей:
— Я захвачу все необходимое. Через пару минут вернусь.
Он закрыл за собой дверь. Мария выждала некоторое время, поднялась, бросила взгляд в окно, открыла дверь и осторожно выскользнула наружу.
Вблизи никого не было. Она вернулась, закрыла дверь, заперла ее, выдвинула ящик стола, достала оттуда чашку и втерла еще немного глицерина себе в глаза и щеки. После этого она открыла дверь.
Вскоре вернулся Харпер с пальто. Он плеснул себе немного выпивки, посмотрел по сторонам, избегая взгляда девушки, точно не зная с чего начать. Затем он откашлялся и примирительно произнес:
— Я понимаю, что ты никогда не простишь мне этого, но я обязан тебе сказать. Понимаешь, я не знал, какой хорошей артисткой ты можешь быть. Я боялся, что не слишком хорошей, боялся, что чувства выдадут тебя.
— Мои чувства выдадут... Вы знаете, что Бруно и я... — она умолкла и затем поинтересовалась:
— Ради бога, что это значит?