Теперь уже Бруно взял ее руку. Было ли это показной любовью или лишь желанием успокоить девушку — трудно сказать.
— Думаю, что сумел.
— Что сумел?
— Найти способ, — он взглянул на нее, слегка сморщив лоб. — Ты давно работаешь в ЦРУ.
— Около четырех лет.
— Кто привлек тебя к такой работе?
— Доктор Харпер, а что?
— Я полагал, что тот, кого зовут Чарльз.
— Он заметил меня, а Харпер сделал предложение. Он был совершенно уверен, что я единственная, кто подходит для такой трудной задачи.
— Держу пари — он был прав.
— Что это значит?
— Просто поздравления доктору Харперу и его безупречному вкусу. Кто такой Чарльз?
— Просто Чарльз.
— Он не Чарльз. У него есть другое имя.
— Почему ты не спросил у него об этом?
— Мне бы он не сказал. Я думаю, что скажешь ты.
— Ты ведь понимаешь, что мы не имеем права разглашать некоторые сведения.
— Это мне нравится! Я собираюсь для ЦРУ рискнуть жизнью, а они не могут доверить мне даже простейшей информации. Я думал, что к этому времени мы могли бы начать доверять друг другу. Похоже, что я ошибаюсь. Вы вполне допускаете, что я погибну, но не желаете сообщить даже такой мелочи. Доверие и преданность великая штука, не так ли? Их надо использовать, такое теперь не часто встречается.
— Его зовут адмирал Джордж К. Джемисон.
Бруно долго смотрел на нее, затем его лицо расплылось в широкой улыбке. Она отняла свою руку и яростно взглянула на него. Кон Дах за своим столиком подтолкнул Росбака и Макуэло, и вся тройка с интересом наблюдала за этой сценкой.
— Ты ужасный человек! Ты лживый, хитрый притворщик — вот как я могу тебя называть! И ты еще осмеливаешься спрашивать, была ли я артисткой. Я ею никогда не была, но если бы и была, то мне все равно не сравниться с тобой в притворстве. Зачем тебе все это? Я не заслужила такого.
— Через минуту она взбесится, — заявил Росбак.
— Как мало ты знаешь людей, — возразил Кан Дах. — Через тридцать секунд она сделает ему предложение.
— Прошу прощения, но я должен был это сделать, — улыбнулся Бруно.
— Проверял, доверяю ли я тебе?
— Для меня это ужасно важно. Пожалуйста, прости меня, дорогая, — он взял ее руку, переставшую сопротивляться, и с нежностью посмотрел на Марию.
— Но мне кажется, что нам кое-чего не хватает, — продолжил Бруно.
— То есть?
— Ты знаешь, что мы должны лишь казаться влюбленными?
— Да, — она помолчала и спросила:
— Или ты считаешь, что с этим необходимо покончить? — голос девушки прозвучал с явной печалью.
— Я это твердо знаю. Ты любишь меня, Мария?
— Да, — шепотом, но сразу же ответила она и улыбнулась, глядя на свою руку. — На ней кое-чего не хватает, не так ли?
Кан Дах самодовольно откинулся в кресле.
— Ну, что я вам говорил? Кто-то должен мне выпивку.
— Уверена? — спросил Бруно.
— Только самый проницательный мужчина способен задавать столь глупые вопросы. Разве ты не видишь?
— Думаю, что вижу. Надеюсь, что вижу.
— Я влюблена уже много недель, — она перестала улыбаться. — С самого начала я следила за твоими безумствами на трапеции, затем уходила из зала и переживала. Теперь я не могу находиться в зале, а просто переживаю. Она замолкла и глаза ее увлажнились. — Но я могу еще слушать музыку, твою музыку, и во мне все сразу обрывается.
— Ты пойдешь за меня замуж?
— Конечно, болван! — Мария уже почти кричала.
— Нет нужды в таких вульгарных выражениях. Должен заметить, что Кан Дах, Росбак и Макуэло с крайним интересом наблюдают за этой сценой. У меня такое чувство, что они заключили пари по этому поводу. И у меня такое чувство, что я буду страдать, когда они оставят меня одного.
— Я не могу их видеть, — Бруно протянул ей платок и она вытерла глаза. — Да, вид у них такой, как ты сказал. — Машинально сжав платок в руке, она повернулась к Бруно. — Я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж, если это не старомодно, я готова выйти хоть завтра, но я не могу любить и выйти замуж за величайшего в мире гимнаста и канатоходца. Я точно знаю, что не смогу. Думаю, что и ты это знаешь. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь сходила с ума?
— В этом не было бы ничего хорошего для нас обоих. Но я думаю, что обычно шантаж начинается после свадьбы.
— Ты живешь в странном мире, Бруно, если думаешь, что честность и шантаж одно и то же.
Бруно, казалось, задумался.
— Ну, в конце концов, ты всегда можешь выйти замуж за величайшего в мире экс-гимнаста и экс-канатоходца.
— Экс!?
— Нет проблем! — Бруно сделал правой рукой сокрушающий жест. — Я сожгу свою трапецию.
Она удивленно уставилась на него.
— Как, как это? Ведь это твоя жизнь, Бруно.
— У меня есть другие интересы.
— Какие?
— Когда тебя будут звать миссис Вилдермен, я скажу.
Брак ей был явно ближе к сердцу, чем будущие увлечения мужа.
— Можно послезавтра.
Она снова уставилась на него.
— Ты имеешь в виду здесь? В этой стране?
— Боже упаси, нет. В Штатах. Официальное разрешение. Мы можем вылететь завтра же первым рейсом. Никто нас не остановит, и у меня достаточно денег.
Ей понадобилось время, чтобы переварить все это.
— Ты сам не знаешь, что говоришь, — произнесла она.
Бруно согласно кивнул.
— Обычно ты права, сейчас — нет. Я знаю, что я говорю, потому что — и это не преувеличение — я знаю, что мы в смертельной опасности. Я знаю, что они вышли на меня. Я почти абсолютно уверен, что они вышли и на тебя.
Сегодня вечером за нами следили, а я не хочу...
— Следили? Откуда ты знаешь?
— Знаю. Об этом потом. А сейчас я не хочу, чтобы ты погибла. Какое-то время он задумчиво потирал свою щеку. — Более того, я очень не хочу погибнуть сам.